Русская таблетка. Кто нас \”лечит\” подделками.

Одно время о поддельных лекарствах писали и говорили так много и с таким пафосом, что стало даже казаться, будто слухи о кознях лекарственных фальсификаторов и засилье подделок сильно преувеличены. Продолжалось это до тех пор, пока я сам несколько раз не столкнулся с фальсифицированными медикаментами.

Первым печальным опытом оказался, купленный для брата препарат для лечения последствий сотрясения мозга. Подделку удалось идентифицировать лишь благодаря тому, что на одной из фармацевтических выставок в мои руки попала листовка производителя настоящего лекарства, где указывались на первый взгляд неочевидные, но неопровержимые приметы фальшивки. Потом был подозрительный антибиотик, который я не поленился представить для экспертизы. Последняя подтвердила, что фирма, чье название значилось на упаковке, не имеет ни малейшего отношения к содержимому. И совсем недавно невероятный случай произошел с приятелем. Его отправили на \”скорой\” в реанимационное отделение крупной московской больницы. Однако, не проведя там и дня, он вернулся лечиться домой – по совету своего друга-врача и под его присмотром. Дело в том, что у доктора возникли серьезные сомнения в подлинности имевшихся в распоряжении eго больницы лекарств.

Роберт Розен. Исполнительный директор Ассоциации международных фармацевтических производителей (AIPM). Представляет в России интересы фирм, чья совокупная продукция составляет 80 процентов мирового и минимум 70 процентов отечественного фармацевтического рынка.

Личные впечатления, конечно, вещь субъективная, однако они, к сожалению, подтверждаются статистикой. Согласно результатам исследования, проведенного независимыми социологами по заказу Ассоциации международных фармацевтических производителей (AIPM), объединяющей с полсотни ведущих мировых фирм, каждый десятый лекарственный препарат, продающийся на российском рынке, – подделка. Это заключение расходится с официальной статистикой, утверждающей, что фальшивки составляют не более семи процентов отечественного рынка. Но даже если заставить себя поверить официальным цифрам, легче не станет – каждый из нас рискует угодить в злополучные семь процентов.

Грабеж по-министерски

Сами того не желая, негосударственные эксперты лишь укрепляют в сознании граждан стереотип: фармацевтический бизнес – \”мафиозный\”. Поскольку это нелестное определение впервые прозвучало из уст вице-премьера Валентины Матвиенко, то его, видимо, можно считать и официальной точкой зрения. А мафия, по идее, подлежит беспощадному истреблению. Поэтому всякий раз, когда государство берется навести порядок на фармацевтическом рынке, возникает опасение, что в результате \”зачистки\” рынок будет-таки уничтожен. И нам становится страшно, потому что за прошедшее послесоветское десятилетие мы хорошо усвоили: не важно, кто и с какими намерениями учиняет разруху, – важно, что ликвидация последствий всегда оплачивается из наших карманов.

В конце минувшего лета апокалиптические известия о скором разрушении фармацевтического рынка и грандиозном подорожании лекарств стали одной из самых горячих тем. Поводом послужило не что иное, как намерение Министерства здравоохранения всерьез взяться за борьбу с производителями лекарственных фальшивок.

Поначалу план операции, задуманной медицинским ведомством в содружестве с Госстандартом и Государственным таможенным комитетом, устрашающего впечатления не производил. Речь шла, казалось, о рутине – изменении с первого сентября порядка сертификации и контроля качества лекарственных средств. Подлинность импортных препаратов, которые пока ввозятся в страну лишь на основании сертификата производителя, по новым правилам при пересечении границы должна быть подтверждена лабораторной проверкой. Кроме того, если до cих пор сертифицировалась каждая серия лекарственного препарата на каждом этапе его перемещения по дистрибьютерской цепочке от производителя к аптеке, то теперь будет выдаваться единый сертификат, куда будут вноситься сведения о продвижении препарата.

В начале августа тему контроля качества лекарств \”вскользь\” затронули во время своей встречи Владимир Путин и министр здравоохранения Юрий Шевченко. Затем последовало официальное заявление Минздрава. Реформу сертификации чиновники представили как… либерализацию ныне существующего порядка. \”Мы упрощаем процесс сертификации, – разъясняли они, – и создаем равные условия для отечественных и зарубежных производителей, единую конкурентную среду и условия для формирования минимальной конечной цены\”.

Тут-то и разразился скандал. Те самые деятели фармрынка, которым Минздрав пообещал \”упростить процесс\”, обрушили на \”граждан-потребителей лекарств\” прогнозы кризиса на лекарственном рынке и последующего роста цен аж на 30-40 процентов.

В Минздраве стали взывать к бдительности, говоря про \”яростное сопротивление тех, кто делает на фармацевтическом рынке полулегальный бизнес\”. Это еще более обострило ситуацию, поскольку среди оппозиционеров были далеко не рядовые фигуры и их причисление к полулегальной, то есть криминальной, среде противоречило здравому смыслу.

К примеру, одним из первых против введения новых правил сертификации высказался дуайен фармацевтического сообщества, уважаемый всеми профессионалами отечественной лекарственной отрасли бывший начальник Главного аптечного управления Минздрава СССР, а ныне президент Российской фармацевтической ассоциации Александр Апазов. Он сразу отметил, что реформа контроля качества потребует от дистрибьютеров значительных затрат на хранение товара на таможенных складах, где он будет дожидаться результатов тестирования и получения российского сертификата. Эти расходы, несомненно, войдут в стоимость лекарств, что неминуемо повлечет их подорожание.

Впрочем, грядущее увеличение накладных расходов и, соответственно, цен на лекарства было лейтмотивом практически каждого комментария минздравовской инновации. Про подорожание я слышал из уст совершенно разных людей. Об этом говорил известный своей эмоциональностью руководитель одной из крупнейших дистрибьютерских компаний Борис Шпигель. По его мнению, \”Минздрав просто хочет приватизировать лекарственный рынок России, и это дорого всем нам oбойдется\”.

Повышение цен прогнозировал и всегда дипломатичный, предпочитающий оставаться \”над схваткой\” исполнительный директор уже упомянутой Ассоциации международных фармацевтических производителей Роберт Розен. Он назвал новую систему сертификации \”не соответствующей мировой практике\” и высказал опасение, что она \”обернется пустой тратой денег дистрибьютеров и покупателей аптек\”.

Аналогичную точку зрения высказывал и обязанный, казалось, быть лояльным по отношению к державным начинаниям правительственный чиновник – руководитель Департамента медицинской промышленности Минпромнауки Михаил Григорьев. В беседе со мной он к тому же усомнился, что минздравовское реформаторство может хоть в малой степени повредить производителям фальшивок. Зато контрольные лаборатории, которые будут просто завалены образцами, не смогут справиться с таким объемом и станут раздавать фальшивые заключения налево и направо, считает Григорьев. Уверения, что новый порядок сертификации создает режим благоприятствования отечественному производителю, Григорьев назвал несостоятельными. \”Процедура получения сертификата займет минимум несколько месяцев. В результате убытки только российских производителей, работающих на импортном лекарственном сырье, составят около миллиарда рублей, а восполнять их так или иначе придется. И если 40 процентов этого бремени ляжет на бюджет, то населению придется доплачивать оставшиеся 60 процентов\”, – заверил меня Михаил Иванович. И без обиняков назвал все это \”грабежом\”.

Инсулиновый кошмар:

Вскоре после разразившегося скандала срок введения новых правил сертификации отложили с сентября на ноябрь. При этом в Минздраве уверяли, что перенос вызван чисто техническими причинами. И обещали не отступать от взятого курса. Граждане заподозрили, что если уж заговорили о подорожании, то оно обязательно рано или поздно случится.

Владимир Брынцалов.В официальной биографии присутствует учеба в Новочеркасском политехническом институте, работа преподавателем, прорабом, начальником строительного управления. Потом влился в кооперативное движение. Некоторое время интересовался политикой, в 1996 году даже выставил свою кандидатуру в президенты. Сейчас бывший водочный король, переквалифицировавшийся в фармацевты, уверяет, что 30 процентов производимых в России медикаментов сделаны на его производствах. Правда, статистически достоверного подтверждения тому никто не видел.

Основания для таких подозрений были, поскольку нечто подобное произошло всего год назад. Тогда аккурат об эту пору все кому не лень принялись взахлеб перечислять лишения, ожидающие сограждан в связи с грядущим введением налога на добавленную стоимость на лекарства. Под шум дебатов об НДС цены достигли пиковых значений уже тогда, когда налог еще не взимался. Сейчас ставка НДС на лекарства составляет 10 процентов, а цены в сравнении с прошлым годом в среднем по рынку возросли процентов на пятнадцать – двадцать.

Вообще-то любое обращение к истории попыток постсоветского Минздрава так или иначе преобразовать систему лекарственного обеспечения дает немало оснований для пессимизма. Видимо, именно поэтому в самом ведомстве назад оглядываться не любят и на все экскурсы в прошлое отвечают безапелляционным \”это было не при нас\”.

Что правда, то правда. За это время в кресле министра здравоохранения успели посидеть с десяток разных персон. Причем как только очередная команда Минздрава обращала свой взор к лекарственному рынку, это обыкновенно заканчивалось неприятностями. Для всех, кроме высшего административного состава ведомства.

Исключение составляет, пожалуй, лишь серия скандалов, связанных с организацией производства отечественного инсулина. С ними связывают две министерские отставки. Правда, первая была больше похожа на награждение – экс-министра Эдуарда Нечаева отправили на дипломатическую работу в страну с курортным климатом. Его коллега Владимир Стародубов покинул Минздрав не столь триумфально и, как считают многие, даже незаслуженно: инсулиновые скандалы достались ему в наследство и с его уходом не прекратились.

О некоторых обстоятельствах инсулиновых скандалов есть смысл вспомнить потому, что эта до сих пор незаконченная интрига демонстрирует, с каким результатом государство уже пыталось решить все проблемы лекарственной отрасли разом. В этой истории есть и отечественные производители, на необходимость поддержки которых ссылаются инициаторы теперешних реформ, и державная обеспокоенность доступностью лекарств, о чем твердят нам сегодня, и \”левые\” препараты, под флагом борьбы с которыми развернулась нынешняя кампания.

История, прямо скажем, грязная, практически на каждом своем этапе отмеченная хищениями в особо крупных размерах или аферами международного масштаба. Все началось с того, что в 1998 году у нас прекратили выпуск собственных готовых лекарственных форм инсулина, которые по степени очистки соответствовали нормам сороковых годов. Все российские диабетики стали использовать импортные препараты, что обходилось казне в немалую сумму – 90 миллионов долларов в год. Смотреть на утекающие за рубеж миллионы было больно. Наладить собственное инсулиновое производство – не получалось. Оставалось только придумать схему, которая бы помогла брать из бюджета что-то, не делая ровным счетом ничего.

Для начала было придумано звучное название – ОАО \”Российский инсулин\”. Создано оно было в 1994 году в городе Майкопе. Покровителем начинания стал тогдашний министр здравоохранения Эдуард Нечаев, благодаря которому ОАО обрело щедрое госфинансирование. Только за приобретение для Майкопа документации по технологии производства инсулина фирме из Лихтенштейна \”Женераль Прецессион\” в 1995 году заплатили 6 миллионов 680 тысяч долларов. С помощью Нечаева новоявленные отечественные производители задним числом получили сертификат качества своего препарата. Однако сам замечательный продукт, разливаемый во флаконы в Польше, никто из серьезных оптовых покупателей брать не хотел. После серии скандалов от майкопско-польского инсулина отреклись все – и Минздрав, и поляки, и те, кто выдавал на него сертификат. Тогда наконец выяснилось, что никакого производства в Майкопе не было вовсе. Там обнаружили что-то вроде руин химзавода, посреди которых валялся ржавый котел. ОАО \”Российский инсулин\” перешло под \”опеку\” МВД. Происхождение препарата, который правдами и неправдами вплоть до 1998 года навязывался органам здравоохранения шестидесяти субъектов федерации, осталось тайной. Зато удалось подсчитать, что \”липовое\” ОАО сумело \”развести\” бюджет на 60 миллионов рублей и 6 миллионов долларов. Вернуть их не было возможности. Тогда бывшего на тот момент министром здравоохранения Владимира Стародубова сначала перевели в ранг исполняющего обязанности, а затем заменили на ныне действующего Юрия Шевченко.

Антон Катлинский.Заместитель министра здравоохранения, курирующий лекарственную сферу. В отличие от множества коллег, которые расстаются с <бюджетной сферой> во имя коммерции, он, напротив, пришел в министерство из фармацевтического бизнеса, где работал в бельгийской компании <Мультифарма>, продавшей свою аптечную сеть ICN. Среди коллег по бизнесу Антон Викеньтевич известен деловой хваткой и прагматизмом.

Смена министров, однако, не помогла – Минздрав уже завяз в новой инсулиновой авантюре. Под аккомпанемент все тех же речей о поддержке отечественного производителя и защите пациента – как от подделок, вроде майкопских, так и от вздувающих до небес цены импортеров – в министерстве появился Владимир Брынцалов. Он обещал, что Минздрав, подружившись с ним, вскоре сможет забыть об инсулиновом фиаско. Залогом тому Владимир Алексеевич называл контракт с датской компанией \”Ново Hopдиск\”, согласно которому брынцаловская компания должна была пройти эволюцию от упаковщика и дистрибьютера генно-инженерных (то есть идентичных человеческому) инсулинов до их единственного отечественного производителя. И в декабре 1998-го Минздрав через государственное предприятие Национальное медицинское агентство (НМА) заключил с Брынцаловым контракт на покупку инсулинов для государственных нужд на сумму 40 миллионов рублей.

А Брынцалов, раздав кучу обещаний, сначала поссорился со своими датскими партнерами, которые обвинили его в краже технологии, незаконном использовании их торговой марки и невозвращении задолженности размером 6,5 миллиона долларов. Потом нарушил госконтракт и, заменив часть генно-инженерных инсулинов на морально устаревшие, сделанные из животного сырья, сумел-таки получить от НМА деньги.

А те одиннадцать с лишним миллионов, которые Московский арбитражный суд постановил взыскать с Брынцалова в виде компенсации за нарушение условий госзаказа, бюджет получить так и не смог. Оказалось, что ЗАО \”Брынцалов А\”, с которым у НМА был заключен договор, юридически нищее: все его имущество взято в аренду и даже описи не подлежит.

…со счастливым концом?

Чиновники, обведенные Брынцаловым вокруг пальца, не придумали ничего лучшего, как сделать Владимира Алексеевича историческим персонажем. Хотя и замышлялось все как страшная месть. Минздрав организовал брифинг, посвященный фальсификации лекарственных средств, где совершенно неожиданно для журналистов в первый и единственный раз назвал конкретного производителя подделок. Оскорбившую ведомство инсулиновую аферу обошли молчанием. Зато заместитель министра здравоохранения Антон Катлинский заверил собравшихся, что, по его информации, на предприятиях, принадлежащих Владимиру Брынцалову, делается один из самых мощных и популярных антибиотиков – клафоран, – вбрасываемый на рынок в упаковках, снабженных маркой крупнейшего на тот момент импортера медикаментов в Россию, международной корпорации \”Авентис\”. Это сенсационное сообщение было растиражировано в печатных и электронных СМИ, однако дискредитировать Брынцалова у Минздрава не получилось. Напротив, сразу же вслед за обвинениями в фальсификаторстве на всех центральных каналах телевидения появились рекламные ролики, где утверждалось, что принадлежащий Брынцалову \”Ферейн\” выполняет правительственную программу лекарственного обеспечения. Не сходят они с экранов до сих пор. В газеты, рассказывающие об инсулиновом скандале, начали приходить судебные иски. С теми, что тяжбу в суде выиграли, пришлось, видимо, поторговаться. И бывшие разоблачители на голубом глазу восславили \”брынцаловскую\” программу импортозамещения. А происходило это как раз в то время, когда очередной \”обиженный\” Брынцаловым производитель – французская компания \”Санофи\” – судился с ним из-за товарного знака, которым сопровождается сверхпопулярный у нас препарат но-шпа, чей годовой объем оборота на российском рынке оценивается в десятки миллионов долларов.

Словом, Брынцалов блистательно доказал, что звучащие из уст официальных лиц тяжкие обвинения в наших условиях лишь сотрясают воздух.

Нет закона. Есть полиция

До сих пор ни один из фальсификаторов лекарств не был наказан. Провести расследование, найти исполнителя злого умысла, довести дело до суда -все это в отечестве пока невозможно в принципе. Даже если пациент погибает, получив вместо антибиотика пустышку, его смерть стараются списать на обстоятельства болезни, не упоминая, что человек стал жертвой изготовителей лекарственной фальшивки. Поскольку эти очевидные преступники таковыми у нас не считаются.

Борис Шпигель. Владелец ООО <Биотэк>, занимающего четвертую строчку рейтинга лекарственных дистрибьютеров России. Его влияние особенно заметно в сфере снабжения лекарствами региональных больничных учреждений. Представляясь, Борис Исаакович обычно упоминает, что он – профессор и член-корреспондент Академии экономических наук. За глаза же Бориса Шпигеля, известного своей экспансивностью, иногда величают <Хрущевым от фармации>. За пределами бизнеса Борис Шпигель в основном известен как первооткрыватель таланта певца Николая Баскова и его тесть.

Все дело в том, что в российском законодательстве не существует понятия контрафактного, фальшивого или поддельного лекарства. Соответственно, отсутствует и специальная норма, предполагающая ответственность за производство, хранение и распространение фальшивок. Почему это произошло – вопрос, опять-таки обращенный в прошлое, в те времена, когда писался ныне действующий закон \”О лекарственных средствах\”. Сейчас куда интереснее узнать, почему в Минздраве, который еще в октябре прошлого года, на организованной все той же AIPM международной конференции \”Борьба с фальсифицированными лекарственными средствами в России\”, клялся и божился, что изменения и дополнения в законодательство – краеугольный камень в противодействии фальсификаторам, начали эту борьбу \”задом наперед\” – то есть с сертификации. Ведь она, как к ней ни относись, к вскрытию источников фальшивок отношения не имеет и потому коренным образом решить проблему не может по определению.

\”В том, что так получается, не наша вина, – заверил автора заместитель руководителя Департамента государственного контроля качества лекарственных средств и медицинской техники Минздрава РФ Александр Топорков. – Мы, между прочим, подготовили уже пятую редакцию поправок к законодательству. Все позиции много раз согласовывались. Юридические аспекты выверялись. Каждый раз казалось, что мы пришли к общему знаменателю, и тут в каком-нибудь заинтересованном ведомстве поправки тормозились. Почему? Да потому, что тех, кто занимается фальсификацией, \”поддерживают\” аппараты этих ведомств\”.

Я, признаться, опешил. До сих пор в Минздраве в сговоре с фальсификаторами упрекали лишь деятелей лекарственного рынка. Об этом, впрочем, тут же зашла речь: \”Фармобщественность \”заряжают\” фальсификаторы. Однозначно. Те, кому выгодно сохранение существующей ситуации, платят деньги, и по их заказу поднимается шум. Ну а мы – мы просто делаем то, что можем делать. Надеюсь, что нынешней осенью утвержденные смежниками поправки к законодательству наконец попадут в правительство. Когда-нибудь оно передаст их в Думу, там первое, второе слушание – в общем, порядок прохождения законопроектов в нашей стране вы знаете>.

Начальник Фармацевтической инспекции Минздрава РФ Сергей Зайцев тоже жаловался на отсутствие нормативной базы: \”Вы спрашиваете меня, почему при создании Фарминспекции о ней говорили чуть ли не как о спецслужбе Минздрава, а мы сейчас можем похвалиться только тем, что закрыли несколько не слишком крупных дистрибьютерских фирм. Во-первых, мы, конечно, не спецслужба, а во-вторых, даже спецслужба действует на основе закона. А что у нас с законодательной базой, вы знаете. Хотя я-то думаю, что все дело в технических моментах. Да, Минюст, например, не раз возвращал нам проект на доработку. Да, как сотрудника Минздрава, меня это не радует. Зато как юрист, я понимаю суть претензий наших коллег. И уверен, что взаимоприемлемый вариант обязательно появится.

Неожиданно терпим Сергей Борисович оказался и к фармацевтической оппозиции. Точнее, он отказался подтвердить ее существование. \”Оппозиция – это некая сплоченная сила. Движение сопротивления той или иной идеологии. Я думаю, что мы имеем дело с другим – с непониманием наших предложений отдельными деятелями фармацевтического бизнеса. Будем им разъяснять. Будем слушать их предложения\”.

Кстати, о сплочении и сопротивлении. На фармацевтическом рынке оно действительно происходит. Но направлен этот процесс не против нас, а против фальсификатов. Вот, скажем, нынешним летом появилась такая общественная структура \”Союз профессиональных фармацевтических организаций\”. Ее учредители говорили о том, что деятельность их организации будет направлена на пресечение оборота контрафактных медикаментов. Нужно налаживать сотрудничество>.

Против кого дружим?

С кем сотрудничать и против кого \”дружить\” — вопрос для Минздрава крайне актуальный. Коль скоро министерство столкнулось с сопротивлением \”прочих заинтересованных ведомств\”, медицинским чиновникам было бы очень полезно не сражаться с фармацевтическим рынком, а, напротив, добиться его поддержки и потом, опираясь на нее, противостоять атакам недоброжелателей из госструктур.

Олег Астафуров (справа), генеральный директор ЦВ <Протек>, и Игорь Рудинский, генеральный директор ЗАО <СИА Интернейшнл>. Их компании занимают первую и вторую строчки рейтинга фармацевтических дистрибьютеров России. Долгое время имела хождение версия о партийно-советском происхождении денег, на которые был создан <Протек>. Подтверждения тому найти не удалось: в <Протеке> просто помешаны на службе безопасности и контрразведке. <СИА Интернейшнл> тоже не обделено вниманием сплетников. Совсем недавно муссировался слух, что 51 процент акций компании купил Роман Абрамович. Совокупный оборот обеих компаний составляет около трети оборота отечественного рынка лекарств.

То, что сотрудничество медицинского ведомства с нынешним российским фармацевтическим рынком возможно, – это факт. Рынок этот на самом деле совсем не такой, каким его любят представлять в версиях для прессы. Когда нам говорят, что это стихия, потому как там действуют две с половиной, а то и целых семь тысяч дистрибьютеров, то никогда не добавляют, что более половины рынка контролируется пятеркой крупных компаний. Начальник Фармацевтической инспекции Минздрава недаром ведь упоминал в качестве предполагаемого партнера \”Союз профессиональных фармацевтических организаций\” (СПФО). Два из трех его учредителей – компании \”Центр Внедрения Протек\” и \”СИА Интернейшнл ЛТД\” – занимают две первые строки рейтинга отечественных оптовых продавцов лекарственных средств. Еще один учредитель – международная компания \”Авентис Фарма\” – лидер розничных продаж медикаментов в России. Среди членов союза – ЗАО \”Шрея Корпорейшн\”, занимающая третью строчку рейтинга фармдистрибьютеров. О членстве подумывает и стоящее на четвертой позиции в этой \”табели о рангах\” ООО \”Биотэк\”. А в консультативный совет входит AIPM. Состоящие в ней иностранные производители обеспечивают минимум 70 процентов отечественного фармацевтического рынка. Поэтому понятно, почему Сергей Зайцев говорил, что хочет вести с СПФО диалог о том, как противостоять производителям фальшивок. Зато непонятно другое: действительно ли Минздрав хочет бороться с фальсификаторами?

Пока этот материал готовился к печати, начальника Фармацевтической инспекции Минздрава Сергея Зайцева уволили. Как водится, с формулировкой \”по собственному желанию\”. Однако хорошо осведомленные источники сообщили автору, что эта отставка была вызвана недовольством министерского руководства \”свободомыслием\” бывшего начальника \”лекарственной полиции\”. Ведомственная установка \”ни шагу назад\”, видимо, оказалась сильнее, нежели прежде высоко оцениваемые Минздравом знания, опыт и профессиональные связи пришедшего в Фарминспекцию с должности руководителя правового управления Государственного таможенного комитета Сергея Зайцева. Что еще раз свидетельствует, насколько высоки ставки в аппаратной игре, которая ведется под прикрытием борьбы с лекарственными фальшивками и их производителями.

Цена вопроса

Все дело в том, что у бизнесменов от фармации своя борьба, а у чиновников – своя. Для первых деятельность изготовителей фальшивок оборачивается упущенной прибылью, исчисляемой четвертью миллиарда долларов в год. Для вторых – это повод заявить себя руководящей и направляющей силой некой реформы, которая тоже, между прочим, имеет цену.

Затеваемая сейчас сертификация -не исключение. Источники в Минфине говорят, что она обойдется в сумму, превышающую 240 миллионов рублей. Они же утверждают, что руководство финансового ведомства и слышать не хочет, чтобы такие средства были пущены на бюрократическую процедуру, которая на самом деле является \”вещью для себя\”.

Александр Апазов. Председатель Российской фармацевтической ассоциации, президент дистрибьютерской компании <Фармимекс>. Проводникам идеи властной вертикали в здравоохранении, видимо, сильно пришлось постараться, чтобы превратить бывшего начальника Главного медицинского управления Минздрава СССР в оппозиционера.

За точность названной суммы поручиться трудно. То же, что предлагаемая Минздравом новая система сертификации никоим образом не является препоной на пути фальшивок в Россию, – очевидно. \”Серые схемы\” ввоза фальсификатов, о которых так любят рассказывать журналистам чиновники, – они на то и \”серые\”, что минуют таможню. О том, что сертификация не может быть эффективной в борьбе с поддельными лекарствами, уже сейчас открыто говорят даже в стенах партнера Минздрава – в Госстандарте РФ. По мнению председателя Бориса Алешина, лекарственному рынку нужна добровольная система сертификации, основанная как раз на сотрудничестве с фармбизнесом. \”Когда производители объединятся в саморегулируемую организацию, они будут выявлять недобросовестных коллег на этом рынке и указывать нам на них, а мы будем принимать соответствующие меры\”, – говорит Борис Алешин.

\”Нам\” – это, как понимает читатель, никак уж не Минздраву с его Фарминспекцией. Борис Алешин ведет речь об организации на базе Госстандарта Межведомственного координационного совета – он займется разработкой регламента и созданием добровольной системы сертификации. Если Минздрав станет упорствовать в перетягивании одеяла на себя, Госстандарту ничего не будет стоить разъяснить властям бессмысленность и затратность отстаиваемой медицинским ведомством схемы.

Кроме того, у Минздрава найдется масса \”доброжелателей\”, чтобы напомнить властям об аппаратном расширении, надежды на которое ведомство напрямую связывает с продвигаемым проектом. Во время упоминавшейся уже беседы Владимира Путина с Юрием Шевченко последний, говоря об ужесточении мер по контролю за ввозом в страну медикаментов, уверял, что это не потребует расширения структур Минздрава. И буквально в тот же день заместитель министра Антон Катлинский в одном из интервью сообщил: в планы Минздрава входит создание в каждом федеральном округе РФ представительств Фарминспекции, чьи сотрудники будут осуществлять контроль за обращением лекарственных средств в торговой сети.

Совершенно очевидно, что в каждом из представительств (если оно действительно собирается что-либо контролировать, а не просто \”представлять\”) сотрудников должно быть не двое и не трое. Так о каком же \”нерасширении\” структур говорил министр здравоохранения?

Да и дело, собственно, не в расширении как таковом. Речь ведь идет о выстраивании ведомственной вертикальной структуры. И вот это-то как раз больше всего может не понравиться центральной власти: она любит лишь собственную вертикаль.

Нам же остается дожидаться ноября. Тогда станет понятно, способно ли руководство Минздрава действительно заняться борьбой с фальшивками, или оно, продолжая политику предшественников, по-прежнему будет пытаться \”разрулить\” проблему подделок \”понарошку\” и без учета реалий рынка. Во втором случае к зиме мы точно получим полномасштабный лекарственный кризис. А если потом в министерстве появятся новые чиновники, которые снова будут говорить \”это было не при нас\”, – вряд ли это кого-нибудь утешит.